Людмила петрановская. почему дети учатся (и почему

Дать двухлетке возможность следовать за взрослым

Дети до трех лет похожи на детенышей других млекопитающих: они ходят за родителями хвостиком, как слоненок за слонихой. Это механизм познания мира, дети не только идут по следам взрослых, но и повторяют всё, что взрослые делают.

В этом возрасте часто случаются истерики на улице. Простой пример: ребенок лет полутора идет куда-то с родителями за руку или просто рядом. И вдруг что-то увидел, зазевался и притормозил. Мама или папа прошли несколько шагов вперед и зовут его. Если расстояние небольшое, ребенок догонит родителя и пойдет дальше. Но если путь до родителей покажется малышу длинным, у него активируется программа выживания: он остановится и приготовится заплакать. 

Если сразу же вернуться к нему, обнять и взять за руку, истерики удастся избежать. Но если родители начинают его ругать или грозят уйти и оставить, малыш буквально вцепляется в землю и орет уже всерьез, в полном отчаянии.

Теперь, когда родитель за ним вернется, понадобится много времени, чтобы успокоить малыша. Если такое повторяется часто, ребенок становится тревожным, он не хочет идти сам, а виснет на родителе, боясь отпустить его от себя.

Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка — читать онлайн ознакомительный отрывок

Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Тайная опора. Привязанность в жизни ребенка», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.

Шрифт:

Интервал:

Закладка:

Сделать

Вот и закончена наша история про привязанность в жизни ребенка. Путь завершен, и посмотрите, как последняя картинка нашей «дорожной карты» развития привязанности похожа на первую.

Мы носили ребенка в себе, прежде чем выпустить в мир. Теперь он в мир выходит, и несет в себе нас.

Он прошел по этому пути благодаря тому, что мы отвечали на его зависимость заботой, наполняли его, и вот теперь он готов оттолкнуться от родного порога – и начать свой собственный путь. Зависимость стала самостоятельностью, привязанность переплавилась в свободу. Разве не чудо?

Твои дети – не твои дети.Они – сыновья и дочери тоски Жизни по самой себе.Они приходят через тебя, но не от тебя,Они с тобой, но они не принадлежат тебе.Ты можешь дать им свою любовь, но не свои мысли,Потому что у них есть свои мысли.Ты можешь дать пристанище их телам, но не их душам,Потому что их души обитают в доме завтрашнего дня,Где ты не можешь побывать даже в мечтах.Ты можешь стараться походить на них,Но не стремись сделать их похожими на тебя,Ибо жизнь не идет вспять и не останавливается во вчера.Ты – лук, из которого твои дети, как живые стрелы, посланы вперед.Лучник видит цель на пути бесконечности,Он гнет тебя своей силой, чтобы стрелы летели быстро и далеко,И сам напрягается вместе с тобой.Он любит свои стремительные стрелы,И любит тебя, свой надежный лук.Так изогнись в руке лучника – с радостью!

(Калил Джебран, «Пророк»)

Примечания

1

Это лишь одна из возможных причин. Послеродовая депрессия иногда развивается и у женщин, которые имели контакт с ребенком после родов, и ее чаще всего не бывает, даже если контакта не было. Однако в ряде случаев, видимо, механизм именно таков. Подробнее о послеродовой депрессии, ее возможных последствиях и о том, как помочь матери и малышу, пойдет речь в книге «Дети, раненые в душу».

2

Если забота о ребенке была явно недостаточной, можно говорить о травме пренебрежения. Подробно о ней пойдет речь в книге «Дети, раненные в душу»

3

Гордон Ньюфелд поэтично называет эти слезы «слезами тщетности»

4

Подробнее о перевернутой привязанности речь пойдет в книге «Дети, раненые в душу»

5

Подробно о последствиях депривации речь пойдет в книге «Дети, раненые в душу».

6

Об этом подробно пойдет речь в книге «Если быть родителем трудно».

Шрифт:

Интервал:

Закладка:

Сделать

Страна «героев»

– Людмила Владимировна, в СССР обращаться к психологам было не принято. Многие вообще не знали, что это за специалист и чем он занимается. Какие последствия такой ситуации мы сейчас наблюдаем?

Людмила Петрановская

– Здесь более глубокий вопрос, чем просто отсутствие доступных психологов. В СССР отрицалось право человека иметь проблемы нематериального свойства. По советским стандартам, даже если ты болеешь, то должен стиснуть зубы, улыбнуться, сказать: «Товарищи, всё со мной в порядке», – и идти к станку. Но это ещё полбеды.

Все психологические проблемы вроде: «мне грустно, мне плохо, боюсь в лифте ездить, накатывают приступы тревоги», – вызывали реакцию вроде: «Ты чего, возьми себя в руки!» У человека не было права иметь такие проблемы.

Естественно, когда у тебя нет права иметь проблему, тебе не приходит в голову и то, как её надо решать, куда пойти с этим. На самом деле у нас были и психологи, и психотерапевты, иногда даже в поликлиниках, в шаговой доступности. В конце концов, со многими психологическими проблемами – вроде тревожных расстройств или светозависимых депрессий – прекрасно мог бы справиться невропатолог. Но к этим специалистам просто не шли, разве что с радикулитом. Даже сейчас люди иногда на совет обратиться к врачу реагируют: «Как это я пойду к невропатологу и скажу, что боюсь неизвестно чего по ночам?»

При этом надо понимать, что выносливость человека ограничена. Поэтому далеко не все удерживаются в героических рамках. Начиналась народная психотерапия типа бутылки водки или скрыто-суицидального поведения вроде быстрой езды.

По большому счёту романтика 60-70-х – все эти альпинисты, байдарочники – это тоже история про то, как снять бытовую депрессию, обычную тревогу или даже экзистенциальный кризис. Причём снять просто адреналиновыми выбросами, как бы подлинным существованием.

– Какими проблемами грозит человеку «героический» стереотип поведения?

– Возникает своеобразный «запрет на уязвимость». «У меня всё в порядке» означает «я неуязвим, со мной ничего не будет, не может быть», «вы меня никак не заденете, не сделаете мне больно». Это как бы искусственно надетый психологический скафандр.

Ну, а скафандр – он скафандр и есть. Если его надеть, ты совершенно точно не поцарапаешься и тебя не укусит комар. Но при этом ты не чувствуешь дуновение ветра на коже, запах цветов, не можешь идти с кем-то, взявшись за руку, и так далее. Это онемение чувств и утрата полного контакта с миром.

Поэтому в 90-е годы у нас начался повальный интерес к йогам, ци-гун, всяким восточным практикам, включая сексуальные. Для людей это был способ почувствовать себя живым, пробить скафандр и прийти в соприкосновение с миром. Просто почувствовать: «я есть! я живой, тёплый!». Потому что когда ты всё время сидишь в скафандре, то начинаешь в этом сомневаться.

Сам факт, что человек живой и чувствует, был неочевиден в нашей культуре. Даже наша медицина строилась на запрете чувствования – когда, например, детям в школе насильно лечили зубы старой бормашиной или женщинам в родах запрещали кричать. Подобные установки на самом деле можно кратко перевести: «Не чувствуй!»

О чем говорить с соседями в лифте

– То есть в понимании советского человека эмоции должны быть ритуальны?

– В этом явлении самом по себе ничего плохого нет – это сильно экономит психическую энергию. Взять к примеру англичан, их эмоции очень ритуализированы: ты должен улыбнуться, поговорить про прекрасную погоду… Мы обычно смеёмся над подобными ситуациями как насильно навязанными. Но на самом деле, если у тебя есть готовая модель, как реагировать, то в этот момент не надо включать голову, внутренне ты свободен для каких-то других мыслей, например.

Кстати, это тоже один из феноменов СССР. Существовавшая до этого структура общения была разрушена, советская власть перемешала все социальные страты и отменила ритуалы. Пытались придумать какие-то советские способы выражения эмоций, когда нужно было по каждому поводу сказать, что «мы сплотимся», что «нельзя подводить коллектив», – то есть, по сути, снова озвучить все метафоры «надевания скафандра». Но несколько десятилетий советской власти для сложения ритуалов – это слишком короткий срок, ничто. Да и чувствовалось, что эти сценарии… неэкологичные, что ли. Способы психологической мобилизации работают в стрессовых ситуациях – например, во время войны. Ну, пять лет можно так продержаться, но долго невозможно – психика должна как-то сбрасывать напряжение.

А когда ритуалов нет, то очень много психической энергии тратится на стандартные ситуации. Например, когда вы узнаёте, что у какого-то друга умер родственник, вы испытываете замешательство, потому что нет готовых форм: что делать. Помимо нормального сочувствия, должны быть какие-то действия – позвонить или написать? Сразу или на следующий день? Что сказать и какими словами? Предлагать деньги – не предлагать? Или помощь? В каких ситуациях идти на похороны, в каких – на поминки? У нас в обществе это всё не прописано и людям приходится каждый раз думать о подобных вещах заново.

Да даже проще – о чём говорить с соседом в лифте – на эту тему и то нет готовых культурных матриц, которые ты воспроизводишь, не включая голову. И в результате обмен знаками «мы хорошо друг к другу относимся, общение безопасно» не происходит так, чтобы ты эмоционально не выложился. Так и получается: когда мы встречаемся с соседом в лифте, то отводим глаза, начинаем доставать телефон, смотреть на часы… Потому что время этой встречи надо как-то пережить.

 – То есть неприветливость и закрытость, которую многие отмечают как характерную особенность наших людей, – это просто следствие отсутствия стереотипов?

– Ну да. Летом я была в Болгарии. Там, если входишь в магазин и не здороваешься с продавцом, он сразу переходит на русский.

Конечно, у всего есть и плюсы, и минусы. С одной стороны, дежурный обмен фразами про погоду и взаимные улыбки с людьми, которые тебе безразличны, раздражает, но, с другой, – это экономия усилий и структурирование социальных актов. Мы в этом смысле здорово потерялись.

Современные тенденции: от пафоса к цинизму

– Какие психологические проявления возникли в последние двадцать лет, после распада СССР?

– Демонстрация героических чувств стала неприличной. Сейчас гораздо популярнее сваливаться в другую крайность вроде цинизма. Теперь любой, кто говорит какие-то пафосные вещи, воспринимается идиотом или лжецом. На самом деле, это тоже нехорошо, потому что пафос – нормальная часть жизни, часть эмоционального спектра. Но после отравления им в советские годы в нашем общественном сознании он табуирован полностью.

У нас испытывать душевный подъём от поднятия российского флага прилично только болельщику в сильно изменённом состоянии сознания и тремя литрами пива в анамнезе. А, например, американцы считают нормальным так реагировать с утречка и на свежую голову.

– Что происходит в последние годы в психологической практике?

– Исследовательская психологическая школа, особенно в части того, что касается возрастных проблем, сформировалась. А вот психотерапией называются очень разные вещи, и иногда, натолкнувшись на непрофессионализм в этой области, люди получают дополнительные проблемы.

Многие, обратившись к психологам, разочаровались и говорят: «Я не хожу к психологам не потому, что у меня нет проблем. Просто они все идиоты». Иногда это – защитная реакция, а кто-то действительно мог наткнуться и на неуважительное общение, и на откровенную глупость.

Но, по крайней мере, в некоторых больших городах у образованной части населения табу на признание своих психологических проблем постепенно уходит. Люди начинают обращаться к специалистам с семейными конфликтами, с личными проблемами. Хорошо бы теперь сформировать в России нормальную систему психотерапевтического образования, чтобы люди получали то, что им нужно.

Рождённые в СССР

Уличные кафе и отдых на море, жалобы на долгие стыковки рейсов и открытый вайфай, круглосуточные супермаркеты и экспресс-доставка – казалось бы, ничего в нашей жизни не осталось от советского быта.  Давно ли мы знали наизусть часы работы и, особенно, обеденные перерывы во всех ближайших «продуктовых» и «промтоварных»? А стоять в очереди там надо было дважды – сначала в кассу, а потом – в отдел, чтобы получить товар по чеку. И как описать нынешним детям степень неприятности, сокрытой в окрике продавщицы: «Ряженку и вологодское масло не пробивать!»

Мир вокруг нас продолжает стремительно меняться. Однако люди меняются не так быстро. Усвоив внешне новые навыки, мы тащим за собой багаж старых представлений. В результате возникает особый феномен – человека старой закалки, выброшенного жизнью в совершенно новую, непривычную для него обстановку.

О феномене советского человека в постсоветскую эпоху – мы и хотели бы в ближайшее время поговорить, проследить, как изменялась наша жизнь в самых разных областях – от понимания истории до строительства и дизайна квартир, от психологии до манеры одеваться, от школьного образования – до странностей современной рекламы. Мы постараемся особенно выделить и осветить те особенности мышления и поведения современных людей, в которых сказался их прошлый советский опыт.

Как сделать так, чтобы ребенку было интересно в школе?

Никак. Нас, родителей, там нет. Не мы определяем, что там происходит и каким будет учебный процесс. Если мы будем ставить задачу, как сделать интересно там, где ни на что не можем повлиять, мы лишь будем чувствовать себя несправившимися, плохими родителями.

Ребенку скучно не просто так. Есть объективно существующий кризис системы образования. Это глобальный кризис. 30–50 лет назад образование было мощным социальным лифтом. Можно было вырваться из нищеты, из захолустья в комфортную, интересную жизнь в городе. Сегодня ни школьное, ни даже высшее образование не гарантирует успешности. 

В ЕС распространенность высшего образования обратно пропорциональна успешности молодежи. В Швейцарии самый низкий процент людей с высшим образованием, самый низкий уровень безработицы и один из самых высоких уровней дохода у людей до 30 лет. В Греции, напротив, более 50% людей получают дипломы. При этом уровень безработицы среди молодежи высок, а доходы невелики.

Не бояться плача младенца, это его способ выжить

С точки зрения биологии, человеческие детеныши — самые неприспособленные к жизни существа. В отличие от большинства животных, дети не смогут выжить без заботы взрослого

Если вдруг взрослого рядом не оказывается, его нужно позвать, чтобы привлечь внимание. 

Не надо воспитывать новорожденного, пытаться отучать его от рук и приучать засыпать в одиночестве. Носить младенца на руках — это естественный процесс «донашивания».

Природа предусмотрела и другой механизм выживания — детскую улыбку, хватательный рефлекс и милую внешность. Взрослые умиляются младенцу, и между ними возникает привязанность, которая служит основой дальнейших отношений.

Людмила Петрановская

Возраст: 45 лет.
Образование: Ташкентский университет, филологический факультет, Институт психоанализа, психологическое консультирование, Институт семейной и групповой психотерапии, психодрама.
Работа: семейный психолог, специалист по семейному устройству детей-сирот.

Регалии и звания: член Ассоциации специалистов семейного устройства «Семья для ребенка», лауреат Премии Президента Российской Федерации в области образования, автор книг «В класс пришел приемный ребенок», «Как ты себя ведешь, 10 шагов по изменению трудного поведения», «Трудный возраст», «Что делать, если…».

Чему родители должны учить ребенка?

Современные люди учатся всю жизнь. Поэтому важнее научить ребенка не решать примеры или красиво писать (это совсем несложно), а показать, как эффективно учиться, организовывать свое время и деятельность, отделять главное от второстепенного. Так ребенок поймет, что для нас важен он, а не оценки или похвала учителя.

Важно поддерживать интересы ребенка, потому что во внеучебной деятельности он максимально раскрывается. Говорит, что будет тиктокером? Прекрасно! Он научится навыкам копирайтинга, монтажа видео, организации контента и сделает свой — настоящий — проект! . Материалы предоставлены проектом Family Tree

Материалы предоставлены проектом Family Tree

Фото с сайта http://petranovskaya.ru/

Не заставлять годовалого радоваться чужим людям

Пока ребенок не умеет передвигаться самостоятельно, родитель может дать его подержать любому человеку, которому сам доверяет. Чаще всего малыш не будет возражать, если ему удобно, с ним ласково разговаривают, а мама или папа не отсутствует слишком долго.

Но когда младенец начинает ползать и ходить, он перестает доверять малознакомым взрослым. С близкими, которых он видит каждый день, всё понятно, а незнакомец может нести опасность. Поэтому дети прячутся за мамину юбку, убегают и даже плачут при виде двоюродной тети, которая приходит в гости раз в месяц.

Иногда родители хотят угодить родственникам, требуют от ребенка перестать капризничать, ругаются и смеются над его стеснительностью. Лучше дать малышу привыкнуть. При желании новый человек сможет найти контакт с ребенком за 15 – 20 минут, если улыбнется в ответ и будет разговаривать спокойным голосом.

Как травля в школе влияет на взрослую жизнь и чем отличается от обычной детской агрессии

Несколько лет назад я написала в блоге пост на тему травли, и меня поразила реакция: тысячи комментариев, историй, было ощущение, что людей прорвало. Буллинг — это огромная проблема, и поразительно, что до последнего года о ней практически не говорили. Хотя чем больше это явление изучают, тем больше убеждаются, насколько тяжелые оно имеет последствия. Буллинг бьет по всем

Не так важно, вас травят, это просто происходило у вас на глазах или вы в этом участвовали.

Иногда приходится слышать: «Подумаешь, что в детстве было, все кого-то дразнят», «Дети есть дети», «Всегда кого-то обижают, это нормально». Сейчас появляются исследования, доказывающие, что последствия травли в детстве могут быть даже более серьезными, чем последствия жестокого обращения в семье.

На психотерапевтических тренингах есть группа упражнений, когда людей просят вспомнить какие-то фразы, которые до сих пор причиняют им боль. В классическом психологическом подходе ожидается, что все эти фразы — из семьи. Что в детстве мама говорила «У тебя руки-крюки» или папа говорил «Ты не мужик, а тряпка», и это будет всю жизнь причинять вам боль. Но по своему опыту могу сказать, что чуть ли в половине случаев эти ядовитые фразы оказываются вовсе не родительскими, а либо педагогов, либо сверстников.

Последствиями травли могут быть сниженная самооценка, тревожные расстройства, социофобия, посттравматические состояния, психосоматические расстройства, суицидальные мысли. И то, с чем мы всё чаще имеем дело: агрессия жертвы, доведенной до отчаяния. Вспышка ярости или холодная спланированная акция.

Лекция Людмилы Петрановской. Фото: «ТравлиNet»

Немного о терминах. Русское слово «травля» всем понятно. «Буллинг» — это примерно то же самое, но по-английски. «Моббинг» чаще используют для ситуаций на работе. Например, когда начальник систематически изводит подчиненного.

Сейчас слово «травля» начинает размываться. Я недавно была в школе, где рассказывала про травлю, ко мне подходит учительница и говорит: «Да, это сейчас такая проблема. Вот и Ольгу Бузову тоже травят!». Но все-таки мы не называем травлей любые негативные высказывания. Травля — это ситуация насилия. Это спланированное групповое действие, которое предусматривает причинение ущерба.

Часто бывает, что любую детскую агрессию называют травлей. Это путь, по которому пошли в некоторых европейских школах, где принимают протоколы нулевой толерантности к агрессии и насилию. И если один ребенок другого толкнет, то сразу начинается кипеж с вызовом родителей и исключением из школы. Это плохая идея. Исследования показывают, что запрет на агрессию не снижает уровень буллинга, а, наоборот, повышает. При желании можно прилично затравить, не трогая руками.

Кто в группе в состоянии прекратить травлю и почему жертва ничего не может сделать

Типичная ошибка взрослых — считать травлю проблемой жертвы. Что я слышала: «Ну он такой» и «Он не умеет общаться с детьми». Всё это не имеет отношения к действительности. Жертвой оказываются совершенно разные люди. Дети могут говорить: «Мы его травим, потому что он толстый», «Потому что он в очках» или «Смешно говорит». На самом деле дети травят его, потому что хотят травить. А уж объяснение найдется.

Если вы интересуетесь темой травли, посмотрите мультик «Гадкий утенок» Гарри Бардина. Он довольно необычный, там очень короткая часть про лебедей, но очень долгая и подробная про курятник. В этом мультике убедительно показано, как утенок последовательно использует все стратегии жертвы для того, чтобы понравиться группе. Старается быть полезным, быть как все, быть смешным и забавным — он всё перепробовал. Но ни одна из этих стратегий никакого результата не дает.

Кадр из фильма «Чучело»

Травля — это не проблема отношений между личностями. Это болезнь группы. Возьмите самых чудесных детей, создайте неблагоприятные условия — и они начнут травить друг друга жесточайшим образом. Что, собственно, описано в знаменитой книге «Повелитель мух». И наоборот: возьмите уже травивших кого-то детей, создайте для них другие условия — и они перестанут это делать. Бывает, что ребенка травят, а потом в середине второго класса приходит другая учительница, и почему-то всё прекращается. Хотя она не проводит никаких антибуллинговых мероприятий. Как это? Ведь дети не изменились. Просто пришел другой взрослый, который задал другие правила игры.

Я очень сочувствую школьным психологам. У нас чуть что — сразу: кто должен работать с травлей? Школьные психологи. Они назначены ответственными за это. Кто должен предотвратить насилие? Школьный психолог. Открою вам страшную тайну: школьный психолог не может победить травлю. Даже если он расшибется в лепешку. С групповым процессом может работать только тот, кто руководит группой. Классный руководитель, педагог.

Оставить подростку право на ошибку

Задача подросткового возраста — сделать рывок в сепарации, пережить разочарование во всемогуществе родителей и научиться жить своим умом. Взрослости предшествует период, когда ребенок стремится поступать «не как советуют родители» совершенно независимо от того, чего он сам хочет и что считает верным. Главное — порвать путы, освободиться от родительской опеки, отделиться.

В период от 12 до 15 лет контроль только вредит отношениям между ребенком и родителями. Желание влезть в его переписку, водить за ручку и запрещать гулять по темноте встречает отпор со стороны подростка, взрыв эмоций и бунтарство.

Родителям лучше немного отойти в сторонку. Взрослые уже не могут управлять эмоциональным состоянием детей. Это маленького ребенка при ссоре с друзьями можно обнять, поцеловать, и он успокоится. Подросток же будет держать всё в себе и так легко не дастся. Нужен найти баланс между контролем и доверием.

Про актуальное.

Я с интересом наблюдаю за происходящими событиями, протестным движением. И участвую, конечно. То, что происходит сегодня, можно назвать процессом индивидуации людей от власти. В какой-то момент выяснилось, что люди решают многие проблемы лучше, чем государство. Тушить пожары, поддерживать стариков и сирот, искать пропавших в лесу, деньги на лечение — у людей получается лучше, эффективнее, точнее. И как только это осознание приходит, происходит моментальное отделение от государства. Человек перестает смотреть на государство как на погоду, с которой ничего нельзя сделать. Это как раз и есть аполитичность, которая была присуща им до недавнего времени. Ну пошел дождь — возьму зонтик.

Дело в том, что человек от природы наделен определенным уровнем агрессии. Если он нормально живет, то она не выходит наружу, если на него нападают — он обороняется. У нас люди годами жили в ощущении постоянного унижения. Что делать взрослому человеку? Если у него есть силы, он может дать ответ, но мы знаем, чем это заканчивалось в нашей истории. Но терпеть это невозможно, и тогда идут в ход психологические защиты. Вверх я вернуть агрессию не могу, поэтому можно отправить ее вниз, на детей (как у нас обращаются с детьми, всем известно). Либо она идет во все стороны, как пар из-под крышки. Но на всех огрызаться невозможно, поэтому мы выбираем каких-то конкретных «врагов» — приезжих, интеллигентов, Америку. Безопасно и приятно, но злость все равно остается внутри.

Перед нами не стоит задачи свержения режима, это частность. Сейчас задача — это создание нации, ощущения, что «мы — народ».

А когда начинается протест, человек впервые осознает, что можно свою агрессию возвращать по адресу. Кто нарушает мои права, мою территорию, тому я и говорю: а ну, пошел вон! Напряжение сразу спадает, и люди вокруг начинают казаться такими хорошими. Oтсюда все эти слова, что на митингах лица хорошие. Нам нужно отказаться от детско-родительских отношений с государством и сделать его нанятым работником, как в нормальных странах. Это и есть процесс индивидуации личности от государства. Кто такая взрослая особь? Та, которая сама себя защищает. Мы начали постепенно перепрыгивать этот порог.

Эта индивидуация и в жизни происходит вдруг, как по щелчку. Многие помнят тот момент в юности, когда появилось острое ощущение, что я — это я, живой и отдельный. Поэтому все произошло вдруг. И пока это движение не политическое, а гражданское. Со временем оно преобразуется в политическое. У современных молодых людей меньше иррациональных страхов типа «от нас ничего не зависит, мы ничего не можем». Oни более реалистично смотрят на вещи.

Перед нами не стоит задачи свержения режима, это частность. Сейчас задача — это создание нации, ощущения, что «мы — народ». Многие возмущаются, что у протестующих нет общей программы. Это именно потому, что протест пока гражданский. Создаются технологии, когда люди разных политических взглядов договариваются, действуют вместе и создают свое, новое государство. Учредительный процесс. А уже после этого можно иметь политический уровень, правых-левых, разные программы, конкуренцию партий и лидеров. Сейчас всем нужно одно и то же: перестать «под собою не чуять страны», как сказал один поэт, и «вернуть эту землю себе», как сказал другой музыкант.

«Почему у вас ребёнок живой?»

– Советский человек передавал эту установку дальше в общении?

– Естественно, передавал. Если среди нечувствующих заводился вдруг кто-то чувствующий, то он воспринимался окружающими как вызов, как страшное напоминание о том, чего они все лишены. И его мгновенно начинали травить, чтобы он не смел быть живым.

Например, пресловутая любимая претензия учителей начальных классов: «Почему у вас ребёнок не ходил в детский сад?» – она на самом деле именно про это: «Почему у вас ребёнок не притравленный, не примороженный, без скафандра? Почему плачет, когда расстраивается, смеётся, когда ему весело, спрашивает, когда интересно?»

Дело даже не в том, что реагировать можно только по команде. Просто учителя в нашей школе сами переносят столько унизительного и так научаются отрезать чувства, что живой ребёнок их бесит.

Это как человеку в футляре, у которого футляр уже прирос к коже, показать тёплого и голого – это же безобразие! Такой ребёнок просто ходит перед учителем и напоминает ему обо всём, чего тот сам лишён. По сути, это ненависть неправильно умерщвлённого к живому. Это напоминание об огромной боли, которую человек вытеснил и не хочет о ней думать.

В общении это чувство проявляется в виде непереносимости чьей-либо уязвимости, в виде ненависти к любой инаковости. Массовое убеждение таково: ты должен либо изображать эмоции ритуальным образом, либо вообще их не иметь.

O том, как плавать в пустыне.

Как в условиях детского дома можно адаптироваться к нормальной жизни? Никак. Представьте себе, что вы растите ребенка в пустыне Сахара и хотите научить его плавать. Oни живут в неестественных условиях. Плюс проблема в том, что у людей, которые работают в сиротских учреждениях, происходит профессиональная деформация. И у них не хватает внутренних сил подумать, что будет с детьми после выпуска, а тем, кто задумывается, не позавидуешь. Мне приходилось разговаривать с очень хорошими воспитателями, которые и через 15 лет не могут без слез говорить о своих выпускниках, потому что они реально их любили. Люди защищаются, потому что делают работу неестественную. Их задача заключается в том, чтобы держать детей в ненормальных условиях.

Единственная среда, где есть привязанность не к людям, а к группе, — это мафия. Она за тебя заступится, а ты, если что, должен отдать за нее жизнь

Самый вульгарный способ их самозащиты: «Что вы хотите, они все уроды, с диагнозами и генами». Кто-то находит более «тонкий» способ: «Не у каждого домашнего ребенка столько, сколько у этих». Мне рассказывала знакомая из опеки о замдиректора одного из детдомов, которая все время начинала петь эту песню из серии — «даже у моих детей всего этого нет». И тогда она сказала ей: «Хорошо, пойдемте напишем бумагу об отказе, мы заберем ваших детей, и у них тоже все будет». После этого разговоры прекратились.

Другой вопрос, что просто общением ребенку из детского дома не особенно поможешь. Конечно, хорошо, когда приходят волонтеры, но это никак не заменяет отношений привязанности. Это ведь огромная ответственность. Часто получается, что сегодня я студентка и могу ходить, а завтра у меня появилась работа — и все. И тогда опять у ребенка травматизация.

Oчень часто в условиях сиротских учреждений привязанность ко взрослому заменяет привязанность к группе сверстников, которые становятся для него источником защиты и заботы. Когда дети проводят все время в манеже, взрослый — это никто, а копошащиеся рядом сверстники — единственные близкие существа. Именно такие дети, когда их берут на руки, плачут, а в манеже успокаиваются — парадоксальная ситуация.

Поэтому после выпуска они держатся группками, женятся друг на друге. Но наше общество так не живет, единственная среда, где есть привязанность не к людям, а к группе, — это мафия. Она за тебя заступится, а ты, если что, должен отдать за нее жизнь. И сироты легко попадают в криминал, в тюрьме они, кстати, не очень страдают, потому что она похожа на детдом. Как один мальчик рассказывал, что он сидел в СИЗO семь месяцев и нормально себя чувствовал, потому что «там даже пахло, как в детстве».

Почему учителя не умеют работать с группой и как на степень травли влияет престижность школы

Основная проблема в школах состоит в том, что они не признают эту проблему как свою. Начинаются разговоры про «так все сейчас воспитывают» и «у нас агрессия в обществе». Агрессия в обществе, может, и влияет на травлю в школах, но какой смысл говорить об этом?

Если школа ради своего удобства разделила детей на насильственные группы без права выхода и учебный процесс устроен так, что у детей нет общей цели, то нужно удерживать правила и следить за атмосферой в классе. К сожалению, в педагогических вузах об этом не говорят. Учителя не осознают, что не умеют работать с группой, и перекладывают ответственность на детей, родителей и общество.

Кадр из фильма «Чучело»

Недавно в Калужской области провели исследование о факторах, провоцирующих буллинг, и корреляций не так много. Чем престижнее школа, тем больше буллинга; в деревенских школах травли меньше, чем в городских. Размер класса, количество дипломов у учителя никак не влияет. Фактор, который совпал и в России, и на Западе, — атмосфера в школьном коллективе. Где с этим лучше, там меньше буллинга.

Также в наших исследованиях есть прямая корреляция с размером школ. В Москве недавно школы объединили в эти чудовищные холдинги, где директор не знает в лицо и по имени не только детей, но и педагогов, и ситуация с буллингом сильно ухудшилась. Учителя, которые давно работают, жалуются, что так плохо не было никогда. Может быть, это, конечно, эффект диагностики и просто раньше на это не обращали внимания.

По очень оптимистичным скандинавским оценкам, в ситуации жертв буллинга находятся 10–15 % детей. Если применить эту оценку к России, то это значит, что у нас миллион детей ежедневно идут в школу как на казнь. И, скорее всего, их больше. Можно сколько угодно говорить, что нет проблемы. До тех пор, пока не случится что-нибудь ужасное, и тогда проблемы будут у всех.

Текст не является дословной расшифровкой лекции.

Найти школьнику наставника

Возраст от семи до двенадцати лет считается одним из самых спокойных в жизни ребенка. Детские кризисы уже прошли, подростковое бунтарство еще не началось. Школьника интересуют вещи, материя, причины и связи, правила и границы. Он изучает мир, ходит на руках, лазает по деревьям и ездит на велосипеде без рук. 

Родители и семья в это время воспринимаются как тыл. Они нужны, чтобы о них не думать. Если в семье все благополучно, привязанность в порядке, ребенок особо и не вспоминает о семье. Он рад родителям, любит их, скучает, если долго не видит, но они больше не составляют главный интерес его жизни.

В этот период нужен тот, кто покажет и научит, передаст «настоящие» взрослые знания — учитель, наставник. Отношения с наставником во многом похожи на отношения с родителем, но есть очень серьезное отличие: родители слепо любят ребенка, а наставник может беспристрастно оценивать, может быть строгим и требовательным.

Обычно наставником выступает школьный учитель. Но иногда они формально относятся к своим обязанностям и перекладывают эту роль на родителей. Заставляют родителей проверять уроки, требуют, чтобы мама и папа отругали школьника за недостаточное рвение к учебе. Если родители идут на поводу у такого учителя, это рушит мир ребенка, в котором мама всегда должна быть на его стороне, а папа — главный защитник.

В этой ситуации родителям нужно не стать единым фронтом со школой, а помогать ребенку: объяснить сложное и рассказать интересное.

Похожие записи:

Как выжать лимон без соковыжималки: 7 лучших способов Обзор онкологических заболеваний глиомы или астроцитомы Упражнение «золотой петух стоит на одной ноге» замедлит старение мозга! Идеальный возраст для эрго-рюкзака: со скольки месяцев можно использовать «хочу и буду»: психолог михаил лабковский о том, как стать счастливым Синехии. информация для родителей