Содержание
Соня
Я не пошла по направлению в городскую больницу – начиталась ужасов про то, как в одну палату кладут таких, как я и счастливых «беременяшек», как в соседних боксах кричат новорождённые. Моя психика бы не вынесла. Знакомый главврач перинатального центра организовал отдельную палату, самых грамотных врачей, которые помогли мне пережить всё это без страшных последствий для организма. Но не для души – она рвалась на части. Я в истерике пила таблетку, вызывающую роды. Первые роды, процесс не быстрый, препарат подействовал только на третьи сутки. Мужу рядом быть запретили – коронавирусный карантин по всей стране.
Мне кажется, в тот день я умерла вместе с дочкой. Я не нашла в себе сил на неё посмотреть. Я представляла её здоровой и красивой, похожей на мужа. Мы решили дать ей имя, назвали Соней. Ведь это не просто безликий эмбрион –для нас она была и есть.
После родов началась странная эйфория, потом пришло молоко – всё тело говорило: “Ты мама». Мама, только без ребёнка.”
Я верю, что Соня вернётся к нам в здоровом теле. Я, как ненормальная, часто с ней говорю, прошу прощения, пересматриваю снимки УЗИ. И пою колыбельную. Это песня сразу нескольких звёздных мам: «Спи, моё солнышко, спи, там за облачком дремлют наши ангелы, пока ты в маминых руках.»
Так сложно объяснить всем родственникам и знакомым, куда делся твой живот. Но ещё сложнее осознать самой и принять. Соня должна была появиться на свет в день рождения моего мужа, 13 августа.
Какие уроки я усвоила? Первый – так бывает. Гораздо чаще, чем мы думаем. Не «почему» и не «зачем», просто бывает. О моей истории узнали несколько подруг и рассказали, что у них тоже были неудачные беременности – замершие или с жуткими диагнозами. А я ведь и не догадывалась об их боли. Второй урок – следите за мыслями и словами.
Спасибо большое фонду «Свет в руках» за поддержку, мне она помогла сохранить рассудок.
Ад ожидания
Сложно описать наше состояние в ожидании моей госпитализации. Даже слово «ад» здесь неуместно. Во мне полтора месяца жил наш ребенок, который был обречён на смерть, пока готовились необходимые документы. Не сойти с ума мне помог муж и старший сын.
Я помню страшный сон, который приснился мне накануне этого ужасного периода. Снилось, что мы всей семьей были в бассейне, и кто-то кинул на дно тяжёлое пушечное ядро. Наш сын Лёша, желая доказать, какой он сильный и отважный, бросился поднять ядро наверх. Когда он вынырнул, из носа у него текла кровь, он плакал, потому что не смог его достать… Сейчас я понимаю, что тем ядром был наш малыш, наш Сашуля. Лёша не смог достать его со дна, но для меня мой старший сын стал спасательным кругом. Я переживала:как я найду в себе силы, какие подберу слова, чтобы объяснить происходящее восьмилетнему ребёнку? Сказала, что наш малыш нездоров, что он в моём животе развивается неправильно, и что ему не суждено быть с нами. Как и любой ребёнок, Лёша переживал, что будет со мной, как малыша достанут из моего живота? Я ответила, что со мной будет всё хорошо, мне просто сделают операцию…Если бы всё было так просто…
Роды
Сердце нашего второго сына остановилось 13 августа в 11:55, а родила я его 16 августа в 17:05.30 см и 730 грамм счастья покинули моё тело. Это были стимулированные роды. День родов выпал на воскресенье, дежурный врач отсутствовал. Схватки шли с 9 утра, я ползала по стенке коридора, корчась от боли
Единственной в этом крупнейшем перинатальном центре Москвы, кто тогда обратил на меня внимание, была соседка по палате, молодая девушка. Возможно, к другим роженицам в этом родильном доме другое отношение, но о моем самочувствии поинтересовалась только она
Несмотря на мои периодические просьбы постовых медсестер пригласить ко мне хоть кого-нибудь, чтобы меня осмотрели, обо мне вспомнили только за час до родов.
После осмотра меня быстро спустили в родблок, врач и акушерка едва успели приготовить всё необходимое. После моего напоминания о том, что воды так и не отошли, мне проткнули пузырь. В одну потугу я родила нашего Сашулю. Из меня вырвалась совершенно неожиданная для меня самой фраза, которая повергла в шок медперсонал: «Какое счастье!» Доктора в тот момент ехидно, с презрением ответили: «Действительно, какое счастье?» Потом я начала рыдать и просить прощения у своего сына за то, что не смогла подарить ему жизнь. Акушерка меня успокаивала, ведь операционным медсестрам нужно было осмотреть меня. Но это был не просто осмотр. По ощущениям из меня выдирали остатки жизни, жизни моего второго сына. Я кричала от боли, физической и душевной.
А потом акушерка спросила, хочу ли я увидеть нашего Сашу? Я заранее решила, что не буду ни смотреть на сына, ни забирать его тело. Муж поддержал меня.
Не стучит
На следующий день я закончила домашние дела, собралась и поехала в роддом уже ближе к вечеру. Меня приняли, в 18 часов позвали на КТГ. Как сейчас помню то сердцебиение доченьки: такое монотонное, не как обычно. Врачу не понравились результаты, меня отправили на капельницу, чтобы потом повторить обследование. Два часа я лежала под капельницей, общалась с подружкой через видеосвязь, веселилась – ждала нашей встречи с малышкой, с моей Леркой.
В 8 вечера на КТГ никак не могли определить сердечко. Целых сорок минут медсестры не могли понять, что происходит. В последствие оказалось, что мой пульс 100-108 ударов в минуту они принимали за сердце ребенка. Меня спустили вниз в предродовую, там на УЗИ дежурный врач очень долго смотрела мою дочку. Я понимала, что с малышкой что-то не так, но не подозревала, что её уже нет. В конце концов врач сказала: «Нам очень жаль, так бывает, случилась перинатальная смерть плода».
Началась истерика, я рыдала, звонила мужу, кричала, чтобы он приехал. Я просила сделать мне кесарево, но врачи сказали, что я должна родить сама. Всё, чем они могли облегчить мою боль – поставить эпидуральную анестезию. Но физически я ничего не чувствовала, меня терзала изнутри моя душевная боль.
Тяжёлая беременность
Появился гипотиреоз, а на 33 неделе сказали, что шейка укорочена. Определяли многоводие и меня несколько раз клали в больницу, но лечение не помогало. Я думала только о том, чтобы доносить дочь до 38 недели. В этот срок, 10 апреля, я должна была лечь в роддом, в котором рожала сына.
За два дня до даты госпитализации я проснулась и почувствовала, что наконец более-менее выспалась. Почему-то я проснулась на спине, а не на боку, как обычно. Погладила свой живот, ждала толчок, но ничего не произошло. Встала, поела сладкое – опять тишина. Я начала тревожиться, но успокаивала себя тем, что дочка затихла, потому что вот-вот начнутся роды. Днём, я сначала позвонила врачу, а потом поехала к ней на УЗИ. На обследовании нашли сердечко: «Вот, видишь, стучит», – и добавила: «Но то, что она не шевелится, конечно, нехорошо. Ты взрослый человек, голова на плечах есть, можешь лечь в больницу сегодня, можешь в пятницу, ровно в 38 недель». Я поехала домой, к сыну и мужу. Если бы я знала, чем мне это обернётся…
Ночью меня накрыло, я плакала – не понимала, почему она совсем не шевелится, хоть чуточку. Не могла уснуть, переживала, поехала в роддом в час ночи, чтобы послушали сердечко дочки. Дежурный врач на приборе КТГ проверила ровно за 2 секунды, что сердце бьётся. Посоветовала мне успокоиться, выпить валерьянки. Сказала, что я не чувствую толчков из-за многоводия.
Я всегда хотела детей
Пока болела, распалась моя личная жизнь, но я твёрдо знала, что если мне оставят матку, я пойду на ЭКО. Пусть даже одна. Полгода я лечилась, встала на учёт в центр репродукции, собрала бумаги. И только через год, после всех мытарств с анализами, сопутствующими процедурами, стимуляциями и прочим, 22 февраля мне перенесли два эмбриона.
13 марта УЗИ показало плодное яйцо с эмбрионом и сердцебиение. Я была счастлива, но по-прежнему на препаратах. В конце апреля, на сроке 13 недель на первом скрининге узнала, что жду девочку. Я очень люблю плюшевых мишек и всю беременность говорила, что у меня будет маленькая мимимишка. То же обследование не показало никаких патологий, разве только краевое предлежание плаценты.
А вот по результатам скрининга крови меня направили на консультацию к генетику. Врач сказал, что риск хромосомной патологии очень высок, нужно делать амниоцентез, но есть вероятность выкидыша. Под давлением обстоятельств я начала подписывать согласие…И тут зашевелилась дочь. Я уехала от генетика в слезах, не завершив процедуру.
Не найдя ни в ком поддержки, я сделала неинвазивный скрининг и экспертное УЗИ. Обследования не выявили никаких патологий. Единственное, что меня насторожило – шейка матки стала укорачиваться. И хотя участковый гинеколог успокаивала меня возможностью «в случае чего» поставить кольцо, я беспокоилась.
Следующие пару недель мне казалось,что дочь редко шевелится – я даже бегала к врачу слушать сердцебиение допплером. Мне снились странные сны: то я купаю и почему-то топлю новорождённого мальчика, то вижу во сне, что у ребёнка слишком большая головка.
Новости
Я записалась на УЗИ на 9 июня, на неделю раньше планового. На обследовании не видели никаких проблем с дочкой, даже сделали 3D и увидели, что она похожа на меня. А потом врач притихла. Я понимала – что-то не так. Меня срочно отправили в стационар: внутренний зев открыт, плодный пузырь пролабирует, закрытая часть шейки короткая. Я взяла направление, собрала вещи и на такси уехала в больницу, в которой раньше проработала 8 лет.
В стационаре мнения врачей разделились: кто-то считал, что надо срочно шить, кто-то уверял, что установки кольца будет достаточно. На следующий день, в среду, мне всё-таки поставили кольцо Арабин. Планировали в пятницу поставить капельницу с магнезией и отпустить домой.
В четверг вечером на окно палаты сел голубь – я ещё тогда сказала: «К новостям…»
В пятницу днём, 12 июня у меня появились бурые необильные выделения. Мне поставили но-шпу, но когда я пошла в туалет, у меня отошли прозрачные воды. Я выбежала в коридор, а воды всё текли по ногам. В смотровой воды всё ещё текли, живот уже спал.
Держаться
В больнице я провела ещё три с половиной дня. Бесконечно что-то капали, кололи. Потом пришло молоко, я перетягивала грудь бинтами. Поддержки ни от кого не было. Мама на второй день по телефону спросила: «Сколько уже можно реветь?». А сколько нужно, мама?
Отёкшая, опухшая от слез, с ещё не до конца опавшим животом, с перетянутой до синевы грудью, исколотыми до синяков руками, я приехала к маме за ключами от квартиры и котом. Она отвела глаза при встрече.
Когда-то на этапе подготовки к беременности врач посоветовала мне посадить цветы. Представить, что я ращу жизнь внутри себя. И вот, оказавшись дома, я вышла на балкон и увидела три ящика буйно цветущих бархатцев, ящик цветущих анютиных глазок. И заплакала ещё больше: я думала, что они зацветут, а я беременная буду выходить на балкон, смотреть на них и радоваться. А теперь остались только эти цветы.
Мне все говорят, что надо держаться. Но никто не говорит, за что держаться и как? Никто не готов об этом говорить. По закону я даже похоронить её не могу: во-первых, на сроке 19-20 недель ребёнок считается отходами, а не человеком. Во-вторых, плодоразрушающая операция. Но я была бы готова забрать даже то, что есть, лишь бы знать, где она будет.
Теперь каждое утро мне приходится выстраивать логическую цепочку: что случилось и почему я не беременна. Потому что круг не замкнулся: я носила ребёнка, но вместо родов живого малыша у меня был наркоз, операция, пустой живот и перетянутая грудь. Такое ощущение, что у этого нет конца. Но я очень хочу верить, что моя дочь придёт ко мне снова.
Но как дожить до этого «снова» и не сойти с ума? В самом начале мне помогли истории родителей с сайта фонда, который я нашла случайно. Прочитала их все. Я очень надеюсь, что помощь психолога фонда поможет мне дожить до этого «снова».
«Я не хочу этого ребенка!»
А дальше начался токсикоз, мучительный и бесконечный. Я не могла ни работать, ни вставать, ненавидела всех вокруг, рыдала сутками. То ли ужасное физическое состояние сказалось, то ли гормональный взрыв, но я начала говорить ужасные вещи. Мол, я не хочу этого ребёнка, что он убьёт меня, что моя жизнь закончена и превратится в унылую смену пелёнок. Я не могла представить себя без своей интересной работы, крутых проектов, путешествий. Я так сейчас себя съедаю за эти слова! Наверное, где-то там наверху меня услышали.
Двадцать недель. Токсикоз утихает, я понемногу становлюсь прежней собой. Выбираю коляску потихоньку и планирую на свой день рождения заказать торт с цветной начинкой: розовой, если девочка, голубой – мальчик.
Анализы идеальные, иду в платную клинику на УЗИ, не дожидаясь второго скринингав городской женской консультации. Говорю: «Посмотрите, кто там! Только мне не говорите, положите бумажку в конверт, а я отдам кондитеру». Попросила, чтобы позвали мужа и показали нашего малыша на экране. Но вдруг врач хмурится, быстро всё сворачивает, кладёт бумажку в конверт. После осмотра говорит о предполагаемой гематоме в области головы ребёнка и о подтекающих водах.
Я ей очень благодарна: если бы не её внимательность, я бы просто дождалась второго скрининга. Она договорилась о приёме со своей знакомой врачом отделения патологии в крупном перинатальном центре, без всякой бюрократии и формальностей и уже на следующий день.
Жизнь разделилась на «до» и «после»
Я еду на приём одна, муж не смог отпроситься с работы. Как страшно вспоминать этот момент, когда жизнь раскалывается на до и после! Доктор с равнодушным видом водит датчиком по животу: «Расщелина лица, тератома ротовой полости. Милочка, вы вообще были на УЗИ? С таким не живут. Какой срок? Бегите на прерывание, родите ещё!».
Такой порок развития встречается чаще всего у девочек. Трясущимися руками открываю тот самый конверт, который хотела нести кондитеру: «ДЕВОЧКА…» Как такую патологию могли не заметить на предыдущих УЗИ? Ответа у меня нет.
Я не помню, как добралась до дома. Почему-то первым делом я позвонила начальнику, рассказала всё как есть. Я очень благодарна ему за поддержку: он сказал даже не вспоминать про работу и возвращаться, только когда буду морально готова.
Очень страшно было сообщать мужу. Сорвался из офиса, приехал, обнял. Не знаю, как он всё это вынес, без его поддержки я бы просто сошла с ума.
По закону прерывать беременность по медицинским показаниям можно только после консилиума. Я не буду рассказывать про все прелести нашей бесплатной медицины, скажу только, что больше десяти дней меня гоняли из кабинета в кабинет, брали анализы, делали тысячу УЗИ, раз за разом вынося моему ребёнку смертный приговор.
Еду в Морозовскую детскую больницу к заведующей челюстно-лицевым отделением за последней надеждой. А вдруг я рожу, и её прооперируют, спасут мою дочку!
Но надежда не оправдывается, это неоперабельно. Она не сможет ни есть, ни дышать самостоятельно.
Пустота
Дальше был окситоцин, таблетки для размягчения шейки, бесконечные осмотры на кресле, сочувствующие взгляды, фраза «Держись. Родишь ещё…» Два часа, пока капал окситоцин, я чувствовала шевеления ребёнка и понимала, что она умирает. Когда я перестала её чувствовать, наступила пустота. Я обречённо ходила по коридору среди беременных, лежащих на сохранении. Казалось, что все они смотрели на меня.
Потом открылось кровотечение. Открытия нормального не было, кровило сильно, но и схваток не было. Приближалась ночь, родовой деятельности так и не было, кровотечение не останавливалось. Никакие средства не помогали. Врач ставила вопрос об операции, но так как ночью её делать всё равно не будут, отправила меня спать. К нам в палату положили женщину на таком же сроке, как у меня. Я сидела и слушала, как она разговаривает с животом, а мне было не с кем разговаривать. Моя дочь уже умерла внутри меня.
Ночь прошла тяжело. Я полулежала на кровати и смотрела в окно. Схваток и болей не было. Очень много разговаривала с дочерью, просила прощения за то, что не смогла подарить ей жизнь. И умоляла забрать меня с собой.
В 8:25 за мной пришла врач. Меня положили на кресло, повесили очень много капельниц, начали фиксировать ноги. Меня била дрожь, я слышала, как раскладывают инструменты, видела, как молча вошла вторая врач. Свободной от капельницы рукой взялась за крестик на шее и сказала: «Мне страшно». Наркоз…
Когда я открыла глаза, было светло и солнечно. Вспомнив всё, я начала выть и рыдать. Всё закончилось.
Приговор
На УЗИ на двадцатой неделе беременности доктор сообщает мне, что всё хорошо, за одним исключением: он не видит желудка ребёнка. Я удивляюсь – как такое может быть? Малыш живёт и растёт во мне, все остальные органы видны и функционируют – разве так бывает – без желудка? Доктор успокаивает меня, просит пойти что-нибудь съесть и попить, чтобы сынуля сглотнул и его желудок наполнился. Через полчаса картина на экране не изменилась. И на следующий день всё без изменений – желудок не визуализируется, в заключении пишут: «Нельзя исключить атрезию пищевода».
Мы едем на консилиум в центр акушерства и гинекологии, уверенные в том, что там опровергнут диагноз – я ведь чувствую, как малыш активен. Но там на каждом обследовании Сашули находят только новые патологии: к атрезии пищевода добавляется дефект межжелудочковой перегородки сердца, а проведённый амниоцентез выносит приговор – микроделеция третьей хромосомы. Мы понимали, что для врачей обычное дело – сообщать о подобных медицинских показаниях к прерыванию беременности. Но как же тяжело нам, родителям! Мы так ждём и любим своё чадо, но вынуждены принять тяжёлое решение. Как собственной рукой подписать окончательный приговор своему ребёнку?
Нам пришлось это сделать. Мы не смогли взять на себя ответственность обречь этого маленького человечка на боль, мучения. Если бы я, читая три года назад случайно попавшуюся мне на глаза книгу «Посмотри на него», могла подумать, что нам придётся пережить такой же кошмар! Мы с мужем на вид здоровые люди, у нас уже есть общий здоровый сын, о какой генетической проблеме могла идти речь? Но это случилось с нами.
Роды
Муж приехал, разговаривал с врачами. Я была одна, только время от времени заходила акушерка. Я лежала и выла. Потом зашёл анестезиолог, мне ввели какое-то успокоительное. За два с половиной часа я довольно легко и без разрывов родила дочку. Не знаю, откуда вообще взялись силы тогда.
Спустя какое-то время меня отвели в самый конец здания, в отдельную палату. В роддоме я провела три дня. Каждый день приходили разные врачи, но мне было безразлично, что они говорят – я винила и ненавидела только себя одну. Медики твердили, что могло закончиться хуже, что надо жить ради сына, что еще молодая, что рожу ещё, что надо только немного подождать…
Мне казалось, что я одна во всем мире со своим горем, всем плевать. Все эти дни я не спала, даже со снотворным. Спасали только звонки по видеосвязи мужу и сыну. Звонила я и батюшке, номер которого мне дала подруга. Священник сказал: «Бог подарил, Бог забрал, значит ты не так жила, не то делала…» Часто звонила мать, отговаривала ехать хоронить дочь: тогда как раз начиналась пандемия, но я не могла не поехать и не попрощаться с моей Лерой.
Время не лечит
Меня выписали в понедельник, но не так я представляла свою выписку… Из роддома мы поехали на похороны нашей дочери. Были мы с мужем и наши родители. Похоронили на детском кладбище – да и такие есть. Всё было как в тумане, я еле держалась на ногах. Наша доченька лежала такая красивая, другая, маленькая девочка. Миниатюрная, в маленьком белом гробике, в том самом розовом комбинезоне с кошечкой посередине, который я купила незадолго до родов. Мне было плохо, хотелось выть, орать: «Почему, ну почему так?! За что?!»
Через несколько дней после похорон пришло молоко, которое я смогла остановить только таблетками. Две недели я не хотела разговаривать вообще ни с кем. Казалось, что никто и представить не может, каково мне сейчас. Муж тоже страдал, но уходил на работу и отвлекался. Ночами я сидела на кухне ревела, пила успокоительные, снотворное, днём пыталась отвлекаться, гуляла с сыном, надевала очки, потому что плакала, когда видела мам с колясками. Я завидовала им, думала, что я какая-то не такая, грешная, не достойная, только я виновата в смерти дочери.
Прошло почти 9 месяцев (на момент написания истории – прим.ред.). Каждый день представляю, какой бы она была сейчас. Боль уже не такая острая, но каждый день, каждую минуту я ощущаю эту пустоту. Никогда не будет, как раньше, кажется, что я никогда уже не смогу почувствовать себя счастливой.
Успокойся и помоги себе сама
В 2018 году меня на скорой доставили в больницуc острой болью в правом боку. Хотя результаты УЗИ и показали кисту правого яичника, меня выписали через шесть дней, без операции. Сразу после выписки я обратилась в другой стационар – боль не давала ни сидеть, ни ходить. Уточнённый диагноз прозвучал громом среди ясного неба: объёмное образование правого яичника. Ещё через месяц я одновременно получила результаты МРТ и анализа жидкости в брюшной полости – тератома, подозрение на онкологию.
Прогнозы были крайне неутешительные: смертность по диагнозу составляла 85%, операция обязательна, но была большая вероятность, что вырежут всё. Гинекологи говорили, что на репродуктивной функции можно поставить крест. Мне было 27 лет. В итоге удалили только опухоль с правым яичником и правой трубой.
